Эксклюзив: Наталья Зубаревич – о том, чем отличаются РК и РФ в развитии регионов
И почему Россия – не Иран
Наталья Зубаревич, специалист в области социально-экономического развития регионов, социальной и политической географии, профессор МГУ, эксперт Программы развития ООН и Московского представительства МОТ, участвовала в Астанинском международном форуме (AIF) в качестве спикера дискуссии «Современные тенденции регионального развития». Это было одно из немногих мероприятий форума, где собрались представители исключительно постсоветского пространства и рабочим языком был русский.
Екатерина Шульман – о транзитном периоде для Казахстана
Известный российский политолог и публицист Екатерина Шульман оценила полити... →
Зубаревич назвала Россию и Казахстан постсоветскими лидерами экономического неравенства (индекс Джини – по 0,6; в Узбекистане – 0,3, в Беларуси – 0,15), но определила такое положение вещей как ожидаемое: высокий уровень расслоения характерен для ресурсных экономик. А вот неравномерное развитие регионов внутри вполне естественно для всех стран: «Региональные различия – это не угроза, а возможности развития, потому что в экономике, если не давить, всегда впереди будут регионы с конкурентными преимуществами. Неравенство делается угрозой, когда разрыв становится чудовищным. Поэтому любая страна и любая власть стоит перед так называемой дилеммой равенства и эффективности. Хотите больше выравнивать – значит, забираете ресурс у сильных и передаете более слабым, но тем самым тормозите первых. Чудное место Беларусь – минимальное неравенство, вот только с развитием большая проблема. Если вы хотите догонять, нельзя резать курицу, несущую золотые яйца. В социальной политике мера неравенства определяется социально-политическими рисками и необходимостью воспроизводства человеческого капитала. Там, где денег производится мало, государство для развития должно учить, лечить и социализировать. Это очень высокое искусство, и лучше не мутить с популистской политикой, а думать, как здесь и сейчас определить правильный баланс стимулирования развития и поддержки слабых – мера эта меняется во времени».
Несмотря на сходство, региональное развитие Казахстана и России, по словам Зубаревич, в последние годы движется в противоположных направлениях: у них неравенство растет, а у нас медленно, но снижается. Подробнее об этом, а также о том, как экономическую ситуацию в России меняет война, мы поговорили после форума.
F: Наталья, вы сказали, что тенденции регионального развития Казахстана и России стали расходиться с конца десятых. С чем это связано?
– У нас с вами большое неравенство, и это естественно, потому что у нас Тюмень и Москва, у вас – Западный Казахстан, Астана и Алматы. В нефтегазовых регионах по определению большой ВРП, хотя, как правило, львиная его доля уходит в федеральный бюджет. Крупные агломерации привлекательны для инвестиций, а если это столица, то там вообще все медом намазано. В РФ рост неравенства продолжался почти до середины нулевых. Потом, когда пошла нефтяная рента, усилилось перераспределение, и мы сокращали неравенство до середины десятых. А дальше уже не получалось, и с конца десятых региональное неравенство растет. Причем не только в экономике, но и в социалке – доходах населения, уровне бедности и зарплатах.
Казахстан позже начал проводить выравнивающую политику – вы очень долго строили Астану. Когда наконец построили, с 2019 года стали больше передавать в регионы, и у вас тоже пошел выравнивающий эффект. Медленнее, чем в России, но последние три-четыре года, включая 2022-й, устойчиво смягчается межрегиональное неравенство, в том числе и социальное, по большинству индикаторов. Это может происходить либо потому, что усилилась перераспределительная политика в сторону менее развитых регионов, а это влияет на доходы населения и более высокие траты местного бюджета, что учитывается в ВРП, либо эти регионы начали сами что-то производить и подтягиваться.
F: Какие еще страны имеют схожие проблемы с региональным неравенством и как их преодолевают?
– Бразилия, Китай, в общем догоняющие страны. Только в Китае, в отличие от других, стали придавать этому большое значение и резко усилили перераспределительную политику, решив, что масштабы территориального неравенства уже опасны политически. И у них получается, это видно по статистике. Подтягивается запад, то есть Синьцзян-Уйгурский район, внутренний Китай. Хуже получается в северо-восточной части, регионе социалистической индустриализации, где шахты и металлургия. По ВРП регионы, удаленные от побережья, стали быстрее расти, туда пошли инвестиции, строится инфраструктура, создаются новые центры роста. По доходам населения результаты не столь заметные, но они хотя бы остановили тренд роста неравенства.
У вас самые большие риски – запад, где очень большие разрывы на рынке труда. У нас все спокойно, никакие диспропорции никаких протестов вызывать не будут – страна привыкла к тому, что есть Москва, где люди живут совсем по-другому.
F: Вы сказали, что в РФ региональное неравенство вновь начало расти еще перед пандемией. Что-то изменилось с началом войны?
– Периферию поддерживают. Это заметно прежде всего по бюджетной статистике – по социально-экономической пока не очень. Заметен очень быстрый рост регионов, специализирующихся на военно-промышленном комплексе. Темпы их роста резко опережают средние. Там и зарплаты быстрее растут. Это центральные регионы, Урал, часть Волги.
По доходам населения в целом по стране был восстановительный рост уже в 2022 году. Статистика в России несовершенна, с ней надо очень аккуратно обращаться, но мы видим, что в слабо развитых республиках, откуда на СВО отправлено много мобилизованных, а также в регионах с ВПК динамика с доходами населения стала чуть лучше. На предприятиях ВПК вдвое подняли зарплату. Кроме того, в республиках детей больше, чем в европейской части РФ, а с мая 2022-го у нас работает программа поддержки малоимущих семей с детьми, они получают ежемесячное пособие, которое доводит подушевой доход до прожиточного минимума, и это выводит семьи из зоны бедности.
F: Почему именно сейчас?
– Потому что к 2024 году, к президентским выборам, стоит задача показать, что бедность сокращается. В России вся соцзащита строго завязана на политические цели: 2018 год, президентские выборы – появление пособий для малоимущих семей с детьми до трех лет; 2020 год, изменение Конституции – расширение этих пособий для детей с трех до семи лет; 2022 год, СВО – расширение этих пособий с семи до 17 лет.
F: У правительства есть на это деньги, несмотря на военные расходы?
– Ну Россия все-таки небедная страна. Надо, правда, еще 3–4 трлн рублей где-то искать, чтобы пополнять пустеющий пенсионный фонд, но расширение соцпрограммы стоит где-то под 2 трлн рублей – найдут. СВО стоит дороже.
F: И во сколько обходится война?
– Вы думаете, я посвящена в тайны Минфина? По оценке, расходы на оборону и нацбезопасность составляют от 3,5 до 5% ВВП.
F: То есть санкции на экономику и финансы РФ глобально не повлияли?
– Санкции не могли оказать фатального влияния по той простой причине, что западный мир – это не весь мир. Другая часть мира по-прежнему готова покупать российскую нефть. Не надо питать иллюзий, что экономика России встанет.
Но санкции заметно повлияли на другие виды российского экспорта. Осенью производство стали и проката упало на 10%. Потом выровнялось немного, нашли альтернативные рынки сбыта. Гораздо больший спад, и он не преодолен до сих пор, произошел в продукции лесопереработки. Особенно на северо-западе, который весь работал на Европу – на 25–30%. Сейчас выруливают потихоньку, но перенаправить все, что шло в Европу, куда-нибудь на восток невозможно – Транссиб забит. Пытаются на юг, но это резкое удорожание логистики. На удобрения санкций не было, но их производство сократилось более чем на 10%, потому что очень трудно было вывозить – отказывались страховать, проводить платежи. Но в рублях все восстановилось, потому что цены на удобрения на глобальном рынке очень хорошие.
F: С этого года американцы ввели заградительные пошлины на импорт российских металлов, в частности алюминия.
– В Америку алюминия поставлялось не так много. Нам гораздо важнее запрет на титановые заготовки – это Boeing, но пока вроде не ввели. А по алюминию у нас основной потребитель – ЕС, и он ничего не вводил. «Русал» даже увеличил объем производства в 2022 году. Не знаю, как сейчас, но раньше только 15% алюминия шло на внутреннее потребление.
Теперь про импорт. Санкции сильно повлияли на поставки в Россию бытовой техники и многого другого. Она ввозится, но сильно дороже. На объемы поставок стратегических товаров типа микроэлектроники и чипов санкции не повлияли – тащат как могут через третьи страны, в том числе через Казахстан.
Мы с удивлением узнали, что текущим ремонтом наших самолетов занимались турецкие компании, пока американцы не надавили. Но самолеты летают, запчасти поставляются – «Аэрофлот» крутится по всему миру. Детали к «Боингам» и «Эйрбасам» производят в разных странах, есть запасы комплектующих во многих аэропортах.
А вот автопром рухнул – производим почти в 4 раза меньше, чем раньше. Переориентация на Китай пока не очень состоялась – готовые машины они поставляют, а вот наши сборочные заводы, которые работали на европейских, японских, корейских моделях, практически стоят.
F: Это ситуация сегодняшнего дня, но война затягивается, а санкции и вовсе надолго. Что впереди?
– Дальше будет хуже – это режим выживания.
F: Примерно как в Иране?
– Ну мы гораздо более индустриально развитая страна, чем Иран середины 70-х, когда все это случилось, – что-то производим сами, что-то можно покупать. На Иран были наложены санкции ООН, и никто с ними не торговал, кроме, подпольно, китайцев. На Россию не наложены санкции ООН, и половина мира с нами спокойно торгует. Поэтому аналогии неуместны.
F: Но Иран попал под санкции в индустриальную эпоху, а вы – в постиндустриальную, когда на первый план выходят технологии. Страны, которые являются их основными создателями, не собираются их вам поставлять.
– С цифровизацией в России все шикарно, и чипы поставляют. Да, у нас проблемы с компьютерным оборудованием: пока обходят, затем будет сложнее. Думаю, американцы сейчас основные силы направят на то оборудование, которое является компьютерным и двойного назначения. Но никто не умрет, просто все будет сильно тормозиться.
F: В российских ракетоносителях 90% электроники была американской.
– Да, электроника в основном импортная, не только в космонавтике, но и в самолетах – правда, там французская. Сейчас пытаются заместить ее российской, получается не очень. Худшее и более дорогое – отчасти смогут.
F: Война идет почти полтора года. Это начало сказываться на повседневной жизни?
– Если не считать нескольких месяцев мобилизации, то нет.
F: Даже сейчас, когда снаряды и беспилотники стали залетать в саму Россию, а груз 200 поступает непрерывно?
– В приграничных регионах это ощутимо, остальная страна старается не обращать на это внимания. Что касается гробов, то в России цена человеческой жизни никогда не была высокой. В быту ничего не изменилось, все работает. Да, ты не купишь хорошую машину, вся электротехника стала дороже, но это же не каждый день покупается. С едой все нормально. Да, выбор одежды стал поменьше, но для тех, кто и раньше покупал ее на рынках, все осталось по-прежнему. Капитально изменилось с выездом за границу, но это касается только среднего класса. Подорожали все курортные направления внутри страны, потому что альтернатив стало меньше. Работы стало больше, зарплаты начали в реальном выражении расти. Да, хуже стало с лекарствами, но пенсии индексируются стабильно.
В 2021 году ввод жилья вырос на 13%, в 2022-м – на 11%, потому что еще в пандемию запустили новые девелоперские программы – стало возможно купить квартиру вообще без первоначального взноса. Только в первом квартале 2023 года начался спад. Да, рынок застойный, его ждет пауза, но, поскольку жилищная проблема не решена, будут строить, продавать и покупать.
F: Если Россия потерпит сокрушительное поражение, реальны ли центробежные сценарии?
– Ну давайте уж сразу рассмотрим вариант, что упадет метеорит и покроет половину территории России. Фатально не проиграет – у Украины просто нет ресурсов, чтобы вернуть Крым и все восточные территории. Я смотрю на поставки, на деньги и не вижу способов реализации такого сценария.
F: Но победить она тоже не может, Украину ей не отдадут.
– Это правда. Ситуация близка к патовой, и это может длиться сколько угодно. Но для центробежных сценариев нет оснований. Без мощнейшего ослабления центральной власти ситуация 90-х повториться не может. У национальных республик принцип простой – дайте денег. В Чечне уровень дотационности – 87%. В Якутии – примерно 38%, во многом потому, что доходы от алмазов забирает центр. Но что ей даст отделение? Якутии и Татарстану нужно другое – чтобы меньшая часть производимого на их территории уходило на федеральный уровень и чтобы у них была некая степень свободы. Но это не про отделение, а про федерализацию. Я очень надеюсь, что федерализация в России произойдет, хотя это будет болезненный процесс с большими трениями.
У российской экономики большой запас прочности, она будет выживать. Вопрос – как она будет развиваться. На рынок труда выходит очень малочисленное поколение родившихся в 90-е. Плюс уехавшие, плюс мобилизация. Издержки будут расти, роста не будет. Страна погружается в застой, но только в отличие от брежневского нет никакого дефицита. Начинают возвращаться уехавшие от осенней мобилизации – не у всех получилось прижиться за границей. За погибшего в СВО семье выплачивают 8 млн рублей, за раненого – 3 млн. Это только федеральные выплаты плюс региональные. Дети поступают куда угодно без конкурса. Есть проблемы с возвращающимися комиссованными, преступность начала расти, но не сильно. Понятно, что уровень агрессии в стране, повысившийся еще в ковид, продолжит рост и общество заплатит свою цену. Но сейчас оно не готово думать об этом.
Подписывайтесь на наш канал в Telegram
